На другой день Лаврецкий
встал довольно рано, потолковал со старостой, побывал на гумне, велел снять
цепь с дворовой собаки, которая только полаяла немного, но даже не отошла от
своей конуры, -- и, вернувшись домой, погрузился в какое-то мирное оцепенение,
из которого не выходил целый день. "Вот когда я попал на самое дно
реки", -- сказал он самому себе не однажды. Он сидел под окном, не
шевелился и словно прислушивался к теченью тихой жизни, которая его окружала, к
редким звукам деревенской глуши. Вот где-то за крапивой кто-то напевает
тонким-тонким голоском; комар словно вторит ему. Вот он перестал, а комар все
пищит: сквозь дружное, назойливо жалобное жужжанье мух раздается гуденье
толстого шмеля, который то и дело стучится головой о потолок; петух на улице
закричал, хрипло вытягивая последнюю ноту, простучала телега, на деревне
скрыпят ворота. "Чего?" -- задребезжал вдруг бабий голос.
"Ох ты, мой сударик", -- говорит Антон двухлетней девочке, которую нянчит на руках. "Квас неси", -- повторяет тот же бабий голос, -- и вдруг находит тишина мертвая; ничто не стукнет, не шелохнется; ветер листком не шевельнет; ласточки несутся без крика одна за другой по земле, и печально становится на душе от их безмолвного налета. "Вот когда я на дне реки, -- думает опять Лаврецкий. -- И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь, -- думает он, -- кто входит в ее круг -- покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом. И какая сила кругом, какое здоровье в этой бездейственной тиши! Вот тут, под окном, коренастый лопух лезет из густой травы; над ним вытягивает заря свой сочный стебель, богородицыны слезки еще выше выкидывают свои розовые кудри; а там, дальше, в полях, лоснится рожь, и овес уже пошел в трубочку, и ширится во всю ширину свою каждый лист на каждом дереве, каждая травка на своем стебле. На женскую любовь ушли мои лучшие года, -- продолжает думать Лаврецкий, -- пусть же вытрезвит меня здесь скука, пусть успокоит меня, подготовит к тому, чтобы и я умел не спеша делать дело". И он снова принимается прислушиваться к тишине, ничего не ожидая -- и в то же время как будто беспрестанно ожидая чего-то; тишина обнимает его со всех сторон, солнце катится тихо по спокойному синему небу, и облака тихо плывут по нем; кажется, они знают, куда и зачем они плывут. В то самое время в других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла в его душе, как весенний снег, и -- странное дело! -- никогда не было в нем так глубоко и сильно чувство родины.
"Ох ты, мой сударик", -- говорит Антон двухлетней девочке, которую нянчит на руках. "Квас неси", -- повторяет тот же бабий голос, -- и вдруг находит тишина мертвая; ничто не стукнет, не шелохнется; ветер листком не шевельнет; ласточки несутся без крика одна за другой по земле, и печально становится на душе от их безмолвного налета. "Вот когда я на дне реки, -- думает опять Лаврецкий. -- И всегда, во всякое время тиха и неспешна здесь жизнь, -- думает он, -- кто входит в ее круг -- покоряйся: здесь незачем волноваться, нечего мутить; здесь только тому и удача, кто прокладывает свою тропинку не торопясь, как пахарь борозду плугом. И какая сила кругом, какое здоровье в этой бездейственной тиши! Вот тут, под окном, коренастый лопух лезет из густой травы; над ним вытягивает заря свой сочный стебель, богородицыны слезки еще выше выкидывают свои розовые кудри; а там, дальше, в полях, лоснится рожь, и овес уже пошел в трубочку, и ширится во всю ширину свою каждый лист на каждом дереве, каждая травка на своем стебле. На женскую любовь ушли мои лучшие года, -- продолжает думать Лаврецкий, -- пусть же вытрезвит меня здесь скука, пусть успокоит меня, подготовит к тому, чтобы и я умел не спеша делать дело". И он снова принимается прислушиваться к тишине, ничего не ожидая -- и в то же время как будто беспрестанно ожидая чего-то; тишина обнимает его со всех сторон, солнце катится тихо по спокойному синему небу, и облака тихо плывут по нем; кажется, они знают, куда и зачем они плывут. В то самое время в других местах на земле кипела, торопилась, грохотала жизнь; здесь та же жизнь текла неслышно, как вода по болотным травам; и до самого вечера Лаврецкий не мог оторваться от созерцания этой уходящей, утекающей жизни; скорбь о прошедшем таяла в его душе, как весенний снег, и -- странное дело! -- никогда не было в нем так глубоко и сильно чувство родины.
______________________________
Эта глава из произведения И.С.Тургенева «Дворянское гнездо»
привлекла наше внимание тем, что в ней необычайно красиво и поэтично передаётся
любовь автора к природе и Родине. Всем переживаниям, которые преследовали Лаврецкого
ранее, противопоставлено природное спокойствие и «какое-то мирное оцепенение». Герой уединяется в этом мире покоя и тишины и
пытается найти ответы на свои вопросы. Как сказал Тютчев : «Созвучье полное в
природе». И это созвучье помогает Лаврецкому переосмыслить свою жизнь и насладиться моментом наедине с деревенским
пейзажем.
(Иванова Александра , Наймарк Полина)
(Иванова Александра , Наймарк Полина)
Комментариев нет:
Отправить комментарий